В последнюю мою неделю в качестве старшего резидента, перед самим выпуском, — меня вызвал директор анестезиологического департамента университета и предложил место в тренировочной программе, инструктором.
Я согласился — деньги в университете платили сравнительно небольшие, зато полностью покрывались страховки,
все: медицинская, стоматологическая, по нетрудоспособности, страховка жизни и профессиональных ошибок.
А главное — ничего не надо было менять, те же сотрудники, те же стены, та же квартира, тот же маршрут — лепота, я недолюбливаю перемены.
И я принялся оформляться.
Мне прислали анкеты, я принялся их заполнять.
Был там и параграф о физическом и психическом соответствиях условиям работы.
Не злоупотребляю ли я наркотиками?
Нет.
Алкоголь?
Умеренно.
Физические или психические состояния, не позволяющие выполнять рабочие функции?
Нету.
Далее меня спросили про судебные преследования, не нахожусь ли я в розыске?
Нет.
И так далее, получение привилегий в госпитале — процесс долгий и нудный.
Так, к примеру, наличие туберкулёзного прошлого — там меня обязали сделать рентген. Почему не кожный тест?
А вот почему — во многих странах, включая СССР — вакцинацию БЦЖ считали обязательной и в Союзе проводили тщательную вакцинацию, близко к 100%.
Дальше — интереснее, отец пришёл с войны с активным туберкулезом, лечился и вылечился, советские фтизиатры были люди грамотные и эффективные.
То ли от него, то ли не от него: у меня на лёгких, точнее, на правом, был узелок.
Так что меня ещё и на компьютерный томограф послали.
Кстати, эта часть рутины стала постоянным мотивом.
Уже лет 30 возобновление и продление моих привилегий — проходит через радиологию.
Получил добро — и продолжил работать, там же и с теми же.
В чём заключается работа инструктора?
Им доверено работать с новичками в тандеме: с новым, очень зелёным младшим резидентом, особенно опасном в первые 3-4 месяца, тут глаз да глаз нужен.
Опаснее их( и намного!) — только интерны или студенты, выбравшие ротацию в анестезиологии, с целью прикинуть — подходит ли им моя специальность.
Более маститые профессора двигали науку, а также тренировали старших резидентов — все профессора обладали высшей квалификацией в своих специальностях, к примеру — педиатрический анестезиолог.
И раз в неделю проводились конференции по итогам, осложнениям и ошибкам.
Я не видел более кровавого ристалища, чем эти конференции — коллеги и друзья — они беспощадно вскрывали ошибки друг друга, безжалостно и предельно честно. Эрудиты в своей специальности — они по памяти цитировали результаты новейших исследований!
Происходило это так: резидент докладывал историю пациента — а затем на арену врывались гладиаторы анестезиологической науки, старые и молодые звёзды нашей кафедры.
Ну, да не моё это дело, у младшего комсостава задачи были поскромнее: не дать никому никого убить.
Другая обязанность — читать лекции.
И тут я схитрил — выбрал тему моих лекций такую, что наехать на меня зубрам было затруднительно.
Точнее, невозможно, и они и я были мало осведомлены в предмете лекции о врачебных ошибках в области межи между врачами и адвокатами.
Я лично почерпнул кучу нового материала:
Определение malpractice.
Применение malpractice.
Ошибки врача, приведшие к malpractice.
Профилактика — наше всё:
Быть честным с больным и его семьей.
Назначив какое-то исследование — проверь результаты, персонально.
Или, к примеру, игнорирование совета другого специалиста: больной с грыжей, с аномальной ЕКГ, с последующей консультацией кардиолога, где он рекомендует ангиографию ДО грыжи.
Парадокс — но большинство реальных ошибок не ведёт к судебному разбирательству, если честные и доверительные отношения построены между врачом и пациентом. И, наоборот, масса исков даже по стандартному лечению, где ошибки не было — но врач и пациент не сошлись характером.
Ну, а вот и история.
Мне было велено приготовить обзор закрытых дел по предыдущему десятилетию. Много чего интересного и полезного прочёл.
Вот тут я и прочитал нечто, уже как 30 лет вызывающее у меня недоумение — ну вот как?!?!
Важнейшими органами чувств для анестезиолога являются зрение и слух.
Опытный врач-анестезиолог ориентируется в любых звуках и шумах в операционной.
Любой незнакомый или новый шум — объект беспокойства, не говоря уже о тревожных сигналах мониторов.
Но ещё большее значение имеет зрение — мониторы, наркоз с контролем над системой дыхания, поставить детскую венку — без зрения ну никак.
Простые понятные вещи, да?
И я так думал, пока не добрался до раздела — привилегии и malpractice.
И вот там, чёрным по белому, сухим лаконичным языком был описан случай, когда временно нанятый замещающим анестезиолог первый раз явился на работу в сопровождении собаки-поводыря!
Он был перехвачен директором оперблока, не дойдя до операционной, в двух шагах от неё — ничтоже сумняшеся, он двигался с собакой в сторону раздевалки.
Прибежал администратор, привилегии были мигом отозваны и плохо видящий анестезиолог покинул этот госпиталь, навсегда.
Как это случилось — что легально слепой человек получил привилегии для работы в одной из самых экстремальных областей медицины — я могу только гадать!
Дело было середины 80ых, до всевидящего надзора компьютеризации — где-то кто-то накосячил с бумагами, явно.
Были там и расследования, что-то финансовое, по поводу иска госпиталя к компании временного размещения врачей.
Мораль?
Ну хоть какая?
Есть — вовремя уйти.
У Хемингуэя есть рассказ о пожилом тореадоре, "Непобежденный".
Весь смысл жизни Мануэля Гарсии — коррида.
Он стар, был тяжело ранен быком, вроде бы надо и на покой…
Его друзья хотят отрезать его косичку, обязательную для тореадора — и тем самым спасти его от следующей травмы, а то и гибели.
Он настаивает, он не мыслит свою жизнь без арены.
Все сдаются и он выходит на бой.
И опять, бык его ранит, тяжело, он с трудом заканчивает бой.
Его уносят на носилках, раненого, но не сдавшегося.
И его друзья и коллеги так и не отрезают ему косичку…
Операционная — та же арена, с обязательством победить.
…день, когда я навсегда уйду с ристалища — неотвратимо приближается…
И дай бог мне мудрости — уйти вовремя, непобеждённым и с косичкой…
Michael Ashnin@
