Однажды летом, когда я после третьего курса института подрабатывал экспедитором в магазине стройматериалов, послали нас с водилой на "УАЗике" в командировку. Приехали мы в небольшой уральский городок, точнее даже в посёлок в пригороде, где я должен был сдать накопившийся у нас брак и получить новый товар в производственно-коммерческой фирме, что выпускала универсальную клеящую мастику "Ремонт". Знаете, наверное, такая в ведёрках по пять килограмм, она ещё много для чего используется при строительстве. И для плитки, и для паркета и для линолеума, короче говоря, для всего. Директором и единоличным владельцем фирмы был здоровенный местный мужик, по имени Григорий, благодетель для всего посёлка, поскольку какой-либо другой работы в здешней округе тупо не было. Фирма арендовала цех на почти заброшенном ремзаводе, где и было размещено всё производство. Технически, в принципе, ничего сложного, было просто некое подобие конвейерной ленты, где в перетёртый камень добавляли клеевую добавку и фасовали в пластиковые ведёрки.

А так как я тогда учился по специальности менеджмент и горел перманентным желанием повсюду применять полученные знания, то, сдав бракованную мастику и выписав новую, я зашел к Григорию в кабинет и начал приставать к нему с различными вопросами. В частности, поинтересовался, растёт ли процент брака, и какая система контроля качества используется при производстве, германская или японская?

— Растёт – озабоченно подтвердил мне Григорий — особенно после праздников… и по понедельникам, когда эти сволочи синюшные — махнул он в сторону цеха — от пьянки отходят… а насчёт системы контроля даже не знаю, в чём разница-то?

Радуясь возможности поумничать, я авторитетно ему растолковал, что у немцев при конвейерном производстве всё построено на взаимном стукачестве друг на друга, японцы же вообще не ищут виноватого, а стараются решить проблему брака все вместе.

Григорий всё это с интересом выслушал, после чего спросил:

— А вы, кстати, как, много брака в этот раз привезли?

— Полный прицеп – ответил я – почти сорок вёдер.

— Сколько, сколько? – Григорий даже вскочил со стула — Сорок?! Ну-ка, пошли! – решительно кивнул он мне – сейчас увидишь контроль качества.

Войдя в цех, Григорий сходу выдернул из кучи с браком ведро с мастикой, и в два шага догнав какого-то случайно проходившего мимо работягу, с размаху заехал ему этим ведром в ухо. Тот камнем рухнул на землю, а Григорий стремительно направился в сторону конвейера, где, словно Илья Муромец палицей, принялся методично раздавать удары ведром направо и налево, щедро сопровождая всё происходившее матом.

Картина, надо сказать, была довольно кошмарная, кому-то из работяг прилетело в голову, кому-то досталось по спине, а некоторым он ещё успевал добавить с ноги. Окучить он так успел человек пять или шесть, после чего я в ужасе повис на нём, умоляя прекратить эту бойню. Благодаря этой задержке все остальные пролетарии успели, словно суслики в пшеницу, забиться в какие-то подходящие укрытия. Григорий слегка успокоился и, пообещав напоследок каждому из присутствующих в случае появления нового брака леденящие воображение эротические кары, швырнул прочь ведро с мастикой и вышел из цеха.

Замечу, что до сентября, пока снова не началась моя учёба в институте, никакого брака в их продукции больше выявлено не было.

robertyumen

Прошедшему Дню Победы посвящается.

Когда-то давно я надел военную форму. Я был так горд своей новой формой, идя по родному городу с друзьями. Лишь только седой дедушка остановился и сказал: "Что ж вы делаете-то, я ж с этой формой воевал?!". Сейчас вот думаю, может хорошо, что мой дед меня в этой форме не видел, он-то прошел и финскую,

Послевоенный детдом, тётя Клава, "Лягушка-путешественница"

Она выросла в послевоенном детдоме.

Книг у них было мало.

Воспитательницы вечерами читали им вслух перед сном.

А у Гали была тяга к чтению.

И вот вечером почитали им не до конца "Лягушка-путешественница".

Наступило время "отбоя", воспитательница

Утесов любил рассказывать, что такое настоящее мастерство конферансье. По случаю какого-то праздника — концерт в одесском порту. Публика та еще — грузчики и биндюжники. Артисты вертятся на пупе, смешат изо всех сил. В зале гвалт и гогот, принимают, в общем, хорошо, но уж очень бурно: реплики и все такое... Конферансье, старый волк одесской эстрады, подбегает к пианисту:

"Маэстро, ваш выход следующий, идите уже, что вы стоите, как памятник Дюку Ришелье!" Пианист, весь бледный и в поту, со стоном мотает головой: "Не пойду, не пойду, смотрите, какой зал, они же меня слушать не будут, будут топать и свистеть, какой ужас, боже мой!"

"Так, — сказал конферансье, — чтоб вы знали: слушают все. Главное — как подать номер! Стойте в кулисе и смотрите!" Твердым шагом выходит на сцену и, перекрывая шум зала, возглашает:

"Загадка! На заборе написано слово из трех букв, начинается на букву „Хэ“ — что?" Зал в восторге ревет в ответ хорошо знакомое слово.

"Нет! — кричит конферансье. — Нет, чтоб вы пропали! Это слово „ХАМ“! Так вот, Бетховен, босяки: „Лунная соната“, и чтоб тихо мне! "

Борис Львович, "Актёрская курилка"

Однажды Хью Лори, будущий Дживс и доктор Хаус, а тогда застенчивый закомплексованный подросток, был на экскурсии с родителями. Семья взяла на прокат лодку, чтобы покататься по озеру. Хью запереживал, что они опозорятся, и тихо спросил маму: "Наш отец хотя бы умеет грести? " "Да, он умеет грести", — просто ответила мама.

Уильям Джордж Рэнальд Манделл "Рэн" Лори, отец Хью, не любил хвастаться своими успехами, и его родной сын понятия не имел, что его отец, — олимпийский чемпион по гребле на двойках распашных без рулевого.

Да, он умел грести!