в душевую, разделись, с нетерпением ждут.

Самый здоровый амбал возится с кранами:

— Черт, все еще холодная... вроде уже... Да нет, все холодная... Вот, теплая, наконец-то... почему-то - только по ногам...

И обнаруживает позади себя самого главного ротного шкодника (метр с кепкой), пристроившегося к его ногам, как к забору.

Итак, картина: глина по колено, мерзейший дождь, двое голых — маленький и большой — несутся, как бешеные. Никогда — ни до, ни после — они так не бегали даже в атаку, хоть в настоящую, хоть в учебную. Амбал орет, что он этого шкодника похоронит. Это произносится таким тоном и на таких децибелах, что все ему верят, но с места не могут сдвинуться от хохота. Мы, голые, стоим под дождем, ржем, из палаток выскакивают остальные бойцы и ржут, а шкодник с амбалом пашут уже вторую борозду вокруг палаток.

Какой-то офицер решил прекратить безобразие, бросился наперерез. Шкодник сбил его с ног, а амбал втоптал в грязь. Рота ржет, дождь сечет, полный абзац.

И тут — появляется джип с замкомполка по тылу. У нас это был подполковник Йомтов (ныне, слава Богу, в запасе), о котором я в жизни не слышал ни одного доброго слова, по сей день. Как он стал вообще офицером- не знаю, мозгов — по нулям, а в нашей армии офицер-дурак — редкость.

Короче, Йомтов вылазит из джипа, берет автомат и... ОТКРЫВАЕТ ОГОНЬ НА ПОРАЖЕНИЕ! Амбал и шкодник — оба хорошо обученные солдаты — плюхаются в грязь, и по их физиономиям видно, что они не понимают, где их автоматы, чтобы ответить на огонь — на учениях реакция отработана до полного автоматизма, да и в Ливане оба уже были. А на них прет Йомтов — не переставая стрелять — и кроет такими матюками, каких ни один русский шофер вообразить не в силах.

Каждый солдат нашего полка твердо знал — встреча солдата с Йомтовым может закончиться ТОЛЬКО губой, да и младшим офицерам доставалось. И они принимают единственно правильное решение — дружно разворачиваются и -голые — удирают в дождь, в ночь, в холод, пока он их не узнал.

Йомтов заявляется к командиру роты и требует изловить и НАКАЗАТЬ. На вопрос: "За что?", он ответил, что еще не решил. Тогда командир заметил, что имела место стрельба в нарушение устава (это еще мягко сказано, по нашим законам). Йомтов заартачился, но понял, что лучше замять — и слинял из роты.

А ребята вернулись в роту только через час — лучшими друзьями. И даже насморка не схватили!

за взлетающим самолетом, потом должны были бухаться на колени вокруг нашего главного и в слезах истово креститься. Главным сделали одного колоритнейшего пожилого мужика по фамилии Колунов, с мордой совершенно зверской. Этот Колунов оказался гораздо тупее, чем его персонаж. По сценарию он должен был воздевать руки к небу и кричать текст:

"Улетели наши мессии". Последнее слово было для него совершенно незнакомо, запомнить его он не мог и каждый дубль кричал полную дичь, причем каждый раз разную: "мисиси", "мисиписи", "мисисипи". В принципе, ничего страшного в этом не было (звук записывается позже), но, услышав эти плюхи, все монахи, молодые парни, начинали кататься от смеха, и все шло коту под хвост.

Наконец озверевший режиссер сказал:

— Колунов, ты дурак. Загубил почти весь день. Выбери любое слово на букву "м", которое ты можешь выговорить, повтори его десять раз этим козлам, чтобы они оторжались, и вперед. Слово можешь выбрать любое, женщин на площадке не будет.

Тот выбрал. Все отсмеялись. Скомандовали дубль, все побежали за самолетом, упали на колени, и Колунов вдруг неожиданно для себя четко прокричал: "Улетели наши мессии". Это его так поразило, что он, вместо того, чтобы в горе воздевать руки, начал широко, по-детски, улыбаться. Так он и улыбался, пока не увидел подбегающего к нему режиссера с воплем:

— Идиот! Какие мессии, когда договорились, что улетают [ч]удаки!