Что уж там скрывать — Ярик всегда имел небольшой лишний вес. Я бы оценил эти излишки килограммов в восемь, раскиданных по могучему телу: мышцы у него видны хорошо, а вот рельеф уже не очень, особенно на торсе. Может, в холодных странах типа нашей северной Вавилонии и всяких норвегий у мужчин так и должно быть: мыщцы и мослы надо прикрыть каким-никаким жирком, чтобы зимой не мёрзнуть. Но иной раз восемь килограммов балласта могут создать и проблему. И вот вам живой пример.

Хотя в Сеченовке учат заботиться о чужих телах, три часа в неделю студенты уделяют собственным футлярам и потеют на физкультуре – в конце концов, тело врача должно быть образцовым, моложавым и не навевающим на пациента мысль, что "да, деточка, все мы смертны". В группе Ярика физкультуру вёл довольно тощий организм лет сорока пяти с поэтическим именем Александр Сергеевич и кудрявой головой – парни, разумеется, звали его Пушкин.

Странная худоба Пушкина издавна толкала студентов Первого Меда на разные медицинские колкости. Злоупотребление женщиной, аллергия на еду после обедов в студенческой столовой, жертва тайных экспериментов ректора – вот самые безобидные версии. Ярик произвёл на свет свою идею – в раздевалке, под дружный хохот парней, он предположил, что тренер подрабатывает в балете. Для пущего эффекта Яр изобразил танцевальное па, что было, конечно, особенно смешно, учитывая его габариты.

Увы — в ту же секунду в раздевалку вошёл Пушкин. Он всё слышал. И видел.

И многообещающе процедил:

— Самые весёлые будут вкалывать до кровавого пота.

Не знаю, замечали ли вы, что чем человек худосочнее, тем он злее?

С этого дня у Яра возникли существенные сложности со сдачей нормативов.

Нет, свои 120 килограммов штанги он толкал без проблем, но вот с беговыми упражнениями всё обстояло иначе. Секундомер в руках тренера проявлял чудеса двойных стандартов – проклятый прибор то вдруг ломался, то начинал считать секунды так, что у законов физики лезли на лоб глаза.

Когда же, пройдя семь кругов ада и истязание плоти, Ярик сдал-таки короткие дистанции, перед ним выросло самое последнее и самое непреодолимое препятствие – кросс на пять километров. Вы, наверное, знаете, как надо выглядеть, чтобы хорошо бегать длинные дистанции?

Классический портрет кенийского бегуна: тонкие ручки, тонкие ножки, лебединая шейка и весь каркас напоказ. Фактически, кожа да лёгкие, и очень лёгкий скелет – вот формула успеха. Ещё, говорят, в Москве хорошо бегают кросс мальчики максимальной гламурности – строение их тел приближается к кенийцам. Но в Ярике, как вы уже догадались, ничего гламурного и тонкого не было лет с тринадцати. А если учесть восемь килограммов сала, с которых мы начали рассказ, выходило, что Пушкин мог кровожадно потирать руки: сдать кросс даже на "тройку" Ярику было не по силам.

Так бы парень и попал в переделку, если б не лучший друг.

Полюбуйтесь, как была разыграна эта великолепная комбинация: во время второй пересдачи кросса амиго Тёма пришёл на стадион поддержать камрада

Ярика. Ярик был явно не в форме: на финише он напоминал выжатый лимон и показал только девятнадцать минут двадцать секунд – до "тройки" не хватило ровно полминуты.

— Яр, ты чего? Тараканы быстрее бегают. Даже ты сам на прошлой неделе бежал быстрее, — возмутился после кросса Тёма.

— Уффф, не знаю. Можешь пристрелить меня. Всё равно теперь не жить – осталась одна пересдача.

На Ярика жалко было смотреть. С трибуны загоготал медицинский отморозок

Полянский, однокурсник Ярика:

— Ну что, гиппопотамус, ты уже купил кирзовые сапоги? Купи – пригодятся!

— Обломись, Полянский! Спорим, он через неделю пробежит на "пять"? – крикнул Тёма.

— Спорим! На тысячу. Нет, на три тысячи. Три косаря, Артемий! Согласен?

— А согласен!

Тёма и Полянский ударили по рукам.

— Спасибо за поддержку, но зря ты так, — хмуро сказал Ярик чуть погодя.

– Не пробегу я на "пять". Троечку бы.

— А я вот почему-то уверен, что пробежишь, — хитро ответил Тёма.

У Артёма, действительно, созрел план из двух частей. По условиям задачи,

Ярика надо заставить прыгнуть выше головы. Что для этого нужно? Нужно привести на стадион допинг – его любимую девушку Марину. Она весь забег будет срывать голос, поддерживая бойфренда, и этот последний резвее зашевелит конечностями.

Поняв это, Тёма направился прямиком в маринин вуз. И там, набрав в голос побольше искренности, сообщил девушке – волнуется, мол, твой дружочек.

Назавтра ему, бедняге, главный норматив сдавать, а тренер у него злой и свирепый бармалей.

Марина испугалась и прикрыла пухлый ротик ладонью:

— Ах, это я виновата, — прощебетала она.

— Почему же?

— Он все выходные водил меня в кафе и угощал мороженым. А я-то на диете.

Чуточку укушу – и всё. А он доедал. Килограмма два мороженого умял – не меньше. Вот он теперь и не в форме.

— Понятно, — кивнул Артём. – Марин, не надо убиваться. Ты сейчас единственная можешь ему помочь.

— Чем? – зелёные глазки заискрились.

— Завтра приходи на стадион его поддержать. Только Ярику ничего про это не говори. Здесь главное – эффект приятной неожиданности. Увидит Ярик тебя перед стартом, гормоны ему в кровь прыснут, усталость исчезнет, и он сразу пролетит пять километров за шестнадцать минут, хотя раньше еле за девятнадцать ползал. Да и стыдно позориться на глазах любимой девушки.

— Хорошо, я обязательно буду.

— И я приду. Да, ещё – надень завтра лиловую блузку. Ты в ней, как он говорит, очень соблазнительно выглядишь.

На стадион Артём пришёл чуть раньше Марины и успел поболтать с Яриком перед стартом. Ярик трясся как осиновый лист.

— Отличная погода, амиго. Ты, я вижу, дрожишь от нетерпения, как жеребец перед скачками. Это хорошо. Пусть же Господь укрепит твой дух, сделает ноги твои как оленьи и на высотах твоих поставит тебя. Я правильно цитирую 17-ый псалом?

— Ты правильно цитируешь 17-ый псалом, но, боюсь, ждать помощи от

Всевышнего не приходится. Я в выходные чревоугодничал и трескал мороженое.

— А я знаю. Марина мне рассказала. Кстати, вон она пришла – помаши ей рукой.

Ярик перевёл взгляд на трибуну, на лиловое пятно блузки, на розовое личико, на тёмные волосы… Он узнал Марину. И в этот миг на лице Ярика появились уверенность и решительность. Глаза его засверкали, плечи расправились.

— Ну вот, теперь ты готов к бою, — с улыбкой сказал Артём. – Удачи.

Кросс начался.

— Я вижу его, вижу! Вон он, поворот делает! — сообщала Марина, похожая со своим театральным биноклем и азартом на посетительницу ипподрома.

Артём удовлетворённо кивнул – затея, похоже, удалась. Завершая первый круг, Ярик страстно посмотрел на трибуну, поймал обожающий Маринин взгляд и заработал с удвоенной энергией.

Так пролетел второй круг, третий, четвёртый. Яр чуть набычился: наклонил вперёд голову, насупил брови – признак сосредоточенности и усердия.

Марина при его пробеганиях мимо трибуны всякий раз прыгала.

— Ну, как там? Какое время?! – свирепо бросила она через плечо.

— Идёт на "пятёрку", — объявил Артём. – По-моему, просто здорово.

— Ярик, умница-умница! Давай-давай! – завопила Марина, и Ярослав на глазах ускорился.

За круг до финиша лицо Ярослава исказила мучительная гримаса, он весь раскраснелся, как сталевар у печи, и от усталости стал гулко шлёпать ногами на всю ступню.

"Больше не могу", — читалось на его лице.

— Терпеть, Яр! Терпеть!! За меня-ая-а! За Мариночку! — завопила Марина.

Подействовало. С выражением невыносимой муки на лице Ярослав пробежал-таки последний круг и финишировал.

— Нууууу, пятёрочка, так уж и быть, — кисло резюмировал Пушкин. – Хотя слабенькая. Худеть надо.

Марина бросилась на потного, обессилевшего Ярика. Сзади на трибуне тихо ругнулся рассерженный Полянский – плакали его три тысячи.

Вечером Ярик, довольный донельзя, соизволил поблагодарить Тёму:

— Спасибо, друг. Я бы не догадался привести на стадион Марину. Это было неожиданно… и полезно!

— Да ладно. Это как раз ерунда. Ты ведь ещё не всё знаешь.

— То есть?

— Яр, ты ведь на самом деле только на "тройку" пробежал. Вот твоё время: восемнадцать минут сорок, я засёк.

Улыбка сползла с лица Ярика:

— Постой, я не понял… Но ведь Пушкин сказал, что я пробежал на "пять"!

— Правильно. Твоя "пятёрка" куплена у Пушкина за три тысячи рублей.

— Ты что, потратился ради меня?

— Я? Я не потерял ни копейки, Ярик. Твою "пятёрку" полностью оплатил

Полянский, когда по глупости ввязался со мной в спор.

Ярик остолбенел:

— Постой… Это получается… Ты ещё тогда, неделю назад, рассчитал, что

Полянский за всё заплатит?

— Ага! – Артём расхохотался, не в силах сдерживать смех.

— Тёма… ты… гений. И лучший парень в Сеченовке.

— Да я знаю. Пошли.

Дедушка был у меня строителем. После выхода на пенсию ему предложили должность смотрителя на водоносной станции. Работа не пыльная. Сиди смотри на датчики раз в час. Если показания плохие звони в аварийку, орлы прилетят все сделают. График работы был с 18 до 6 утра. Ездил он на электричке 17,05 и был пунктуальным человеком.

У наших соседей

Я часто наблюдаю, как совсем безобидные детские увлечения натыкаются на непонятное противодействие со стороны родителей.

Родители моей подруги рвали и уничтожали её рисунки, в её отсутствие забрали и продали гитару: мол, дурью маешься вместо того, чтобы учиться.

У коллеги родители изымали всю литературу по программированию, уничтожали правдами и неправдами устанавливаемые на компьютер компиляторы и исходники программ. "Он же свихнётся! "

А я с младенчества увлекался электроникой. И если сначала всё было хорошо, то однажды я вернулся со школы и обнаружил, что куда-то пропало всё — детали, инструменты, паяльник, тестер и даже с таким трудом привезённый с другого конца страны осциллограф, который мне подарил родственник-радиолюбитель. Родители, как оказалось, очень боялись, что я спаяю что-нибудь не то, и их посадят.

И вот сейчас еду, а напротив меня две тётки. Одна жалуется другой на то, что сын слишком много читает; мало того, она нашла у него тетрадку, где он пишет фантастические рассказы про другие планеты. Надо, наверное, вести его к доктору…

А потом все жалуются: почему их выросших детей интересует только спиртное?

Давным давно, когда Транссиб ещё только строили, в одном сибирском городе нужно было построить вокзал. Дело обычное, да. Но вот проектов этого вокзала было два.

Губернатор мог бы решить вопрос сам. Но не стал. Вместо этого на площади перед будущим вокзалом были поставлены два больших щита с эскизами обоих проектов. И два ящика. Любой желающий мог бросить в ящик денежку и, таким образом, проголосовать за этот проект. Ну а вырученные деньги предназначались для благоустройства города.

Голосование шло неделю. Сибирские купчины торжественно совали по сторублёвке в оба ящика. Народ попроще кидал рублёвки и полтинники. А перед самым подсчётом, когда уже и народ собрался, прибежал мальчик-сирота и сунул в один ящик две копейки...

Как оказалось, сиротка и решил дело: в этом ящике оказалось НА КОПЕЙКУ БОЛЬШЕ!

Вокзал был простроен по выигравшему проекту.

Губернатор, который и сам болел за этот проект, за свой счёт отправил мальчика-сироту учиться в гимназию.

Город получил на благоустройство весьма значительную сумму.

А народ запомнил эту историю. Хорошо запомнил.

Уже после Великой Отечественной этот, много раз ремонтированный и реставрированный вокзал снесли. Построили новый, большой и современный. Но фасад этого нового вокзала был хотя и увеличенной, но точной копией того, старого, за который когда-то люди голосовали своими деньгами...

НЕ РОЙ ДРУГОМУ ЯМУ, ЕСЛИ САМ В ЯМЕ ПРЯЧЕШЬСЯ

Позабавил финал, иначе не писал бы.

Работал на монтаже в подразделении ФСКН, на перекуре сотрудник рассказал достойную баек историю. Но, как минимум, половина — правда, сам ради интереса ходил посмотреть на этот балкон, ибо живу в паре кварталов. Избавив от мата и оскорбительных слов, перескажу