В цирке нет местечковости, нет московских артистов, иркутских или одесских – это конвейер. Многие артисты после завершения карьеры в манеже не очень-то и знали, где их родной город, где осесть.
Если не надоел, расскажу о доме пенсионеров цирка – там тоже свои мансы.
порой жизни. А я вот, например, попробовал посмотреть на старость с позитивной стороны. Сначала нашел один плюс: нос растет всю жизнь, а значит, в старости выковыривать козюли становится удобнее. Это факт, с ним не поспоришь.
Потом попробовал порадоваться тому, что с возрастным падением тестостерона проблем с ceксом становится меньше, как, впрочем, и самого ceкса, но тут же сообразил, что радоваться этому особо не стоит. Что остается? Пенсия и воспоминания! Тут уж вроде все очевидно: не работаешь, а деньги тебе капают. Да и воспоминания: они — твои, хочешь – помнишь, не хочешь – не помнишь (Альцгеймер – кыш!).
Раз уж взялся вспоминать цирковые байки-истории, попробую припомнить и цирковых пенсионеров. К тому же, я уже старше тех, кто мне казался древними, когда я был молодым и был связан с цирком через живого папу.
Правда, понятия пенсия и старость к цирковым применять нужно с осторожностью. Кто-то начал выходить в манеж в пять-семь лет – ну, там, помогать родителям с голубями/собачками или быть самым верхним в гимнастической пирамиде – глядишь, к 35-ти стаж позволяет уйти на пенсию. Кочующие цирковые семьи больших возможностей дать детям для образования не оставляли, зато семейная профессия передается как бы сама собой. У кого-то травмы – тоже путь к ранней пенсии.
Многие артисты цирка, откатавшись по всей стране и миру, в конце концов так и не имели своего постоянного угла. Поэтому было решено организовать в Одессе дом ветеранов цирка. Был выстроен большой дом, и не где-нибудь на Молдованке, а в курортной зоне, в двух шагах от Аркадии. Там получали жилье вышедшие на пенсию циркачи, а дирекции местного цирка было поручено курировать сначала строительство этого дома, а потом — и его эксплуатацию.
О строительстве этого дома ветеранов цирка у меня особых воспоминаний нет, или папа ничего такого не рассказывал, а вот о кураторстве коллектива цирковых пенсионеров такие воспоминания есть. Вот несколько.
Однажды вся Одесса стояла на ушах от любовного треугольника, сложившегося в этом доме. Муж застал жену с любовником, зарезал ее, избил любовника и себе перерезал горло, причем, ножницами – эту деталь я точно запомнил (попробуй забыть самокромсание горла ножницами!). Казалось бы, трагедия, а вся Одесса восхищалась: ну, сами подумайте – шекспировская трагедия в доме пенсионеров! И все выжили, представляете? На слуху-то было – дом пенсионеров (!), а тут любовь, измена, драка. Как-то не вяжется.
Не вяжется – это если не знать, что пенсионерке было слегка за тридцать, а соперникам не было и сорока.
В другой раз милиция вызволяла вора из рук пенсионеров. Нормальный одесский вор залез в одну из квартир дома пенсионеров цирка и был застигнут хозяевами. Хозяева же оказались бывшими наездниками, сохранившими на память кнуты, которыми управляли своими лошадьми. Такой кнут – произведение искусства – толстый у основания, тончайший у конца. Щелчок такого кнута, как выстрел, лошадь подчиняется даже без собственно удара. Таким кнутом можно запросто рассечь человека, как мечом. Так что, когда несколько бывших наездников окружили вора и стали его слегка стегать, того бросало от одного карающего к другому. Я знаю, что говорю – в руках умелого коневода такой кнут — это продолжение руки и с жалом на конце.
Приезду милиции вор был несказанно рад.
Не все артисты стремились к пенсионному отдыху. Много было и таких, которые работали до конца, пока еще какие-то мышцы работали. Павел был канатоходцем. Я не застал его на манеже, но отец рассказывал, что Павел имел номер экстра-класса. Но однажды он сорвался из-под купола и сильно повредил позвоночник. Павел не захотел уходить, слегка восстановившись, он устроился в униформу (это те парни, которые стоят по бокам от шпрехсталмейстера и готовы подать, убрать, принести, подготовить манеж к следующему номеру. Фанфары не возвещали появление Павла на арене, но он все-таки был там и был причастен к действу.
И два слова о папе-пенсионере. Проработав администратором 40 лет, папа не собирался уходить на пенсию, но его ушли. В принципе, мы, домашние, были даже рады, и сам папа на словах тоже выражал удовольствие. Это было вскоре после его инфаркта, и я помню, как мы с ним гуляли в больничном парке, была осень, под ногами шуршали листья и папа сказал:
— Ты смотри, какая красота!.. А ведь я никогда не слышал этого шороха листьев, не нюхал запах осени. Все спешил, некогда было...
Он еще успел понюхать пару осеней, но до последних дней в семь часов вечера его начинало трясти: в семь цирк открывал двери и начинался пуск публики — администратору – самое горячее время.
