пользовавшийся покровительством Павла I. Увы, Голицын мало походил на героя любовного романа, имел скучную внешность и длинный нос, и очаровательная Авдотья его забраковала. Отвергнутый жених пожаловался царю, и Павел вмешался, выступил в качестве свата. Отказать императору Михаил Измайлов не мог и выдал замуж племянницу против её воли. Но Авдотья, девушка избалованная и независимая, не смирилась и становиться послушной женой нелюбимому человеку отказывалась. Слухи о строптивости новоявленной княгини Голицыной дошли до императора. Скорый на расправу Павел приказал своему ближайшему приближённому графу Палену поехать к Авдотье Ивановне и "вымыть ей голову" (как сказали бы сейчас — "устроить ей головомойку"), чтобы впредь мужа любила и уважала.

Граф Пален поступил очень своеобразно. Приехав к Голицыной, он потребовал мыло, таз с водою и полотенце, а потом сняв с остолбеневшей княгини чепец, начал поливать ей на голову воду.

— Что вы делаете, граф?! — завопила Авдотья Ивановна.

— Выполняю распоряжение императора, — невозмутимо ответил Пётр Алексеевич.

Может быть, это всего лишь досужий анекдот — не знаю, однако известно, что "головомойка" не помогла, и супруги Голицыны вскоре навсегда расстались...

давал торжественный прием по случаю Дня независимости США. На нем присутствовали руководители партии и правительства — Н. Хрущев, Н. Булганин, Г. Маленков, пригласили и шахматистов обеих стран. Хрущев разговорился с Таймановым и спросил его:

— А когда советские гроссмейстеры выступают за рубежом, они получают гонорар?

— Что вы, Никита Сергеевич, — ответил Тайманов, — как мы можем брать деньги у буржуев?! Наша задача — продемонстрировать преимущества социалистического строя, доказать, что мы сильнее их.

— А когда выступают дома, получают?

— Конечно, с чего бы мы тогда жили?

— Что-то здесь не так, — задумался Хрущев.

— Выходит, у капиталистов, у которых деньги куры не клюют, вы ничего не берете, а в нашей бедной стране берете. Это никуда не годится. Нужно у них брать, и как можно больше!

И уже через несколько дней вышел специальный приказ по Спорткомитету, согласно которому советским шахматистам, выступающим за рубежом, разрешалось получать валюту. Так партия в лице товарища Хрущева, борясь с проклятой буржуазией, помогла шахматистам заметно повысить свое благосостояние...

Зал Ленинградского шахматного клуба, где в 1957 году проходил полуфинал чемпионата СССР, не вмещал всех желающих. Во время одного из туров опоздавший минут на десять зритель устроил скандал:

— Это безобразие! Куда смотрит администрация! Где судьи? Я пришел, чтобы наслаждаться увлекательной борьбой Спасского и Тайманова, а артисты уже покинули сцену, не разменяв ни одной фигуры! — возмущался гроссмейстерской ничьей зритель.

— Требую вернуть мне деньги за билет!

Дело кончилось тем, что Тайманов и Спасский согласились оплатить зрителю его билет. И тут выяснилось, что эту шутку затеял гость по фамилии Флор, выдающийся гроссмейстер и... король ничьих!

Может ли шахматист, не пропустив ни одного тура, сыграть в турнире намного меньше партий, чем остальные участники? Странный вопрос! А между тем в турнире претендентов 1962 года сразу трое гроссмейстеров провели на острове Кюрасао на восемь партий меньше, чем их конкуренты. Еще до начала четырехкругового турнира Петросян, Геллер и Керес договорились не играть друг с другом, а "расписать" ничьи. В результате претендентские баталии сократились для каждого из них с 28 партий до 20, по сравнению с остальными участниками они получили дополнительно по восемь дней отдыха! Неудивительно, что это трио и стало во главе таблицы, значительно опередив своих преследователей. Занявший четвертое место Фишер отстал от Петросяна (победителя турнира) на 3, 5 очка, а от Кереса и Геллера — на 3. Так что не зря юный американский гений обвинял советских гроссмейстеров в сговоре против него.

Спустя много лет, когда советская власть уже прекратила свое существование, ситуацию уточнил Виктор Корчной: он заявил, что сговор был задуман не только против Фишера, но и против Корчного с Талем — ведь пострадали и они!

Так или иначе, именно по настоянию Фишера в следующем цикле претендентский турнир был заменен матчами претендентов. Матч не турнир, и сговор здесь исключается. Лафа для советских гроссмейстеров закончилась.

Два следующих цикла Фишер пропустил, но в очередных претендентских баталиях разгромил всех советских участников одного за другим. Тайманов, Петросян и Спасский погибали по одиночке, но словно сговорились…

В 1971 году после проигрыша Фишеру со счетом 0:6 Тайманова обвинили во всех смертных грехах, в том числе в предательстве социалистической системы. Одна кара следовала за другой, но тут пришла поддержка с неожиданной стороны.

— Спасибо Бенту Ларсену, который тоже проиграл Фишеру, и тоже всухую, — заочно поблагодарил Тайманов коллегу.

Действительно, вторая победа Фишера 6:0 несколько отрезвила преследователей советского гроссмейстера. Уж датчанина они никак не могли заподозрить в тайном сговоре с капиталистами.

После возвращения из Канады на родину Тайманов был подвергнут в московском аэропорту тщательному таможенному досмотру. И, как назло, в его багаже обнаружили роман Солженицына "Раковый корпус". За провоз книги будущего лауреата Нобелевской премии гроссмейстера вскоре лишили почти всех званий и титулов. Но, разумеется, это был лишь предлог. Например, начальник таможни, прекрасно знавший Тайманова, сочувствовал ему:

— Эх, Марк Евгеньевич, если бы вы выиграли у Фишера, я бы вам собственными руками полное собрание сочинений Солженицына до такси донес...

Итак, "за Солженицына" Тайманов получил по полной программе. Но нет худа без добра: благодаря этому печальному случаю родилась бесподобная шутка, которую придумал Мстислав Ростропович:

— Вы слышали? У Солженицына большие неприятности!

— Неужели! Что же случилось?

— Вы не знаете? У него нашли книгу Тайманова "Защита Нимцовича"!

Фиаско Тайманова в матче с Фишером разбиралось в Шахматной федерации СССР.

— Вы выбрали неправильную стратегию, — поучали Тайманова его многочисленные коллеги, — После проигрыша необходимо было делать ничью.

— Но как? — признав свою вину, спросил Тайманов.

В зале воцарилось гробовое молчание. Никто из гроссмейстеров не мог дать ответ на этот простой вопрос...

фонограф Томаса Эдисона.

Изобретатель-самоучка из Америки утверждает, что эта железная штуковина "ловит голоса" и воспроизводит их. Некоторые академики, привыкшие к чудесам попроще, крутят усы и бормочут: "Шарлатанство! Голос нельзя поймать, как бабочку в сачок!".

Как Эдисон переиграл поэта, а Франция — саму себя

Шарль Кро, французский поэт и изобретатель-неудачник, ещё в 1877 году описал подобное устройство — палеофон. Но его записки легли в академическую папку с пометкой "Мечтатель. Пусть пишет стихи".

Эдисон, не тратя времени на сонеты, работал параллельно. Он собрал работающий фонограф и в 1877 году заставил его пропеть "У Мэри был барашек". Америка ахнула, Европа заинтересовалась.

11 марта 1878 года аппарат привезли в Париж. Учёные мужи, услышав голос из железного цилиндра, решили: "Это не наука, это фокус, достойный ярмарочного шута!".

Почему академики не поверили?

Во-первых, "голос невидим — значит, его нет! "

Для мужчин, выросших на трудах Декарта, всё, что нельзя измерить линейкой или взвесить на весах, было ересью.

Во-вторых, "этот американец — выскочка! "Эдисон не имел диплома Сорбонны, зато умел делать деньги. Для французских интеллектуалов это было подозрительно, Как шампанское без пузырьков.

В-третьих, думаю, был и страх перед новым, перед прогрессом. Как обычно это бывает.

Историческая ирония в том, что уже в мае 1878 года, после "позора" в академии, фонограф стал звездой Всемирной выставки в Париже.

А Шарль Кро, чей палеофон так и остался чертежом, написал стихи о песни на которые пела потом Брижит Бардо.

мне весь мир, когда есть такой букет?". Но история не любит сослагательного наклонения — зато обожает рислинг.

Это вино, которое дипломаты пили вместо воды, короли коллекционировали вместо земель, а поэты воспевали вместо любви.

Всё началось в немецком Рейнгау, где монахи-бенедиктинцы в XII веке, после молитвы посадили лозы на крутых склонах Рейна, где утренние туманы окутываюи виноградники, а солнце светит ровно столько, чтобы вино получилось таким же ярким, как характер Парацельса.

Это был не просто эксперимент — это была философия. Монахи верили, что вино, как и молитва, и музыка, может возвышать душу. И они были правы: рислинг стал символом Германии, её рек, её туманов и её вечной романтики.

Томас Джефферсон, один из отцов американской демократии был также заядлым ценителем вина. Он называл рислинг "поэзией в бокале" и закупал его ящиками для своей коллекции. Говорят, именно под вдохновением рислинга он написал свои самые проникновенные речи.

Бисмарк, "железный канцлер", который объединил Германию, говорят, однажды заметил, что рислинг — это "единственное вино, которое не вызывает желания начать войну". Хотя, возможно, просто не успевал — бокал заканчивался раньше, чем планы.

На Венском конгрессе 1815 года, где Европу перекраивали как лоскутное одеяло, рислинг лился рекой.

Меттерних и Талейран поднимали бокалы, провозглашая тост "За мир! " — и тут же делили Саксонию.

Говорят, именно тогда родилась традиция: "хочешь заключить союз — налей рислинга. Хочешь его разорвать — налей ещё")

В 1920-е годы, когда в США ввели сухой закон, контрабандисты нашли способ спрятать рислинг среди других товаров. Говорят, один предприимчивый бутлегер перевозил его в бочках для солёных огурцов.

Таможенники, пробуя "рассол", морщились: "Слишком изысканно для бандитов!".

А вино тем временем текло на вечеринки Чикаго, где гости потягивали его под джаз, забывая о запретах.

Рислинг часто упоминается в произведениях великих писателей.

Например, Гёте, сам уроженец Франкфурта, восхищался этим вином и даже включил его описание в свои письма.

Одна из самых известных бутылок рислинга — это вино 1794 года, произведённое в замке Schloss Johannisberg. Оно считается одним из старейших вин в мире, которое всё ещё можно продегустировать. Этот факт подчёркивает уникальную способность рислинга сохранять свежесть и сложность вкуса на протяжении десятилетий.

В XIX веке рислинг стал символом элегантности и тонкого вкуса. Его часто изображали на картинах того времени, где он украшал столы аристократов и вдохновлял художников.

Поднимите бокал, друзья, за рислинг — вино, которое знает, как пережить века, сохраняя свою душу и свежесть!