можно было купить стакан восхитительной газированной воды в автомате. Суперпризом был серебристый гривенник — им часто пользовались вместо двушки при телефонном звонке и иногда тоже роняли. Однажды мой приятель в порыве молодецкой удали поднял там большой плоский камень и нашёл под ним 25-копеечную монету 1927 года с молотобойцем, подозреваю что из настоящего серебра. Вскоре после того, как он показал эту монету старшей дворовой детворе, площадка вокруг телефонных будок стала выглядеть так, будто по ней прошёл бульдозер. Дырку из садика тут же заколотили, и наши серебряные рудники на этом накрылись.

Это я рассказал скорее к слову, чтобы впоследствии народившимся поколениям была понятна ценность советской копейки для семилетнего ребёнка. Однажды к нам подошёл дембель и дал мятый рубль с просьбой подняться в одну квартиру и спросить, живёт ли там до сих пор девушка Света. Это сейчас любому нормальному родителю в таком предложении померещится банда маньяков. А тогда — думаю, солдатику просто не хотелось рисковать десяткой на цветы, конфеты и шампанское.

В общем, мы поднялись и позвонили. Дверь открыла симпатичная девушка Света в коротком халатике. Для нас её ноги уходили в небеса. Девушка мгновенно въехала в ситуацию и попросила подробно описать приметы солдатика...

в отряды: первый — самые старшие, 15-16 лет. Я во второй попал, 14 с некислым лих[рено]м. Дня два все спокойно проходит, а на третий ко мне подходит камрадо-соседо по палате, нас по четверо селили, и говорит русским языком:

— Тебе через два дня драться.

— С чего бы это?!

— Ну как же, всегда первый и второй отряды типа выставляют бойцов и лупятся до первой крови, или дальше ещё, а потом проигравшие всю смену другой отряд сигаретами снабжают и бабло дают! Ты што, не в курсе?! Вона, гляди — видишь того татарина, он против тя будет, ты у нас в отряде самый здоровый (а друг тогда уже где-то 62-64 весил, для его возраста — лосяра совсем некислый)

А там татарин такой подтягивается на турнике — раз, раз раз, и этот раз как-то ни фига не кончается. Хотя сам упитанный, но видно — что мышца не от дурного жира, а в плепорцию.

— Ладно, говорю, подготовлюсь. Спасибо, что предупредил.

— И сам так на татарина — зырк, зырк мрачно.

На воротах футбольных подтянулся пятнадцать раз — мол, пусть видит.

Показал ему кулак издалека — татарин так голову наклонил и ухмыльнулся непонятно.

Вечерком дрын из забора выломал, на футбольном поле, где, мол, схватка намечалась, кинул под лавку за бордюр, чтобы не шибко заметно было, если что — схвачу да нахлобучу, русские ж в историческом итоге всегда татарам вламывали, и тут не посрамлю честь страны, супостату по балде накидаю, не видать ему дани с русских! Будет тебе взятие Казани, думал.

Он, правда, потом рассказал, башкиром оказался, ну так что же, и Бишкек теперь не брать... или где там эти кочевники живут?!

На следующий день в столовой поутру увидел его, вызвал — поболтать на поле. Провести решил разведку боем.

Ну, и поцапались через слово, по мордасам друг другу закатали, я дрын вытащил, ни разу не попал, вертлявый, падла, хоть и упитанный, погнался за ним, он мне камнем синяк на ребре поставил. Резвых каких татар стали делать, понятно, отчего иго было! Треснул дрыном ему по башке, промазал, тут, — чую мне как в допу пинок влетел и по шее шмяк. Очнулся тока в столовой, нас туда принесли. Вожатые, суки спортивные, двое — поймали меня, один не расчитал да и приложил со своей тхеквандосской души, кто ж знал, что этих уродов тогда с секции набрали, да эта падла еще и отслужила — как вдарил, так уж и вдарил, потом извинялся, тыж, говорит, дурак с дрыном — чего делаешь — непонятно, зачем — совсем неясно; озверина нажрался, что ли? Ну, так я аккуратно и... чисто на автомате.

Рожа вся припухла, хорошо не убил, говорю. Ты тока заявление не пиши, я тебя прошу, — говорит.

Положили нас в "клубе" — ну, там где шахматы, малый пеннис, - то есть настольный теннис — и прочие развлечения стояли. Ободраны оба, все в царапинах, синяки и прочая фигня, Хакима рядом положили, вожатый — Валера сказал:

— Будете бузить, обоим ноги поломаю.

Про заявление дипломатично промолчал, но было и так понятно — ему проще списать два неустановленных трупа, чем отчитываться за двоих побитых подростков. Ни скорой, ни милиции не вызывали — фельдшер при лагере справилась.

Лежим.

Повариху-вторую дежурной посадили при входе на стуле с газетой. ЧП все же никому не надо, пока — решают своими силами. Да и повреждений — никаких, так, еНдура, за день заживает. С нами, ясно, провели беседу — мол, так не так, родителям шибко не болтать — вы же мужчины уже и все такое.

Растрынделись с Хакимом.

— И как ты меня бороть собирался?

— Ты ваще о чем, а?

— Ну так между первым и вторым отрядом... типа драка... — начал я уже понимать.

— Ты совсем больной? Себе там по голове палкой не бил? Какие драки!

— Ну, Сирожа! Ну, сосед!..

— И пересказываю — мол, так и так.

Хаким-татарин, мудрый оказался. Он сразу сказал:

— Ты тока смотри, чтобы Сирожа раньше времени не смотался.

— Тока в зубы я ему первый буду бить!

— Добро! — весомо заметил сосед, и мы уснули под ночник поварихи.

Заболтались так. Оказывается — соседи, через две улицы живём, то-то думаю, лицо знакомо, после школы видел я его пару-другую раз.

В общем, никто не пострадал. Кроме, конечно, Сирожи, которому табуретками набили пальцы на ногах и два-пятьдесят раза вразумляюще треснули по морде, чтобы больше таких приколов не устраивал.

Койка Сирожи опустела на следующий день, он как раз после сорок первого раза по роже почему-то запросился домой, наверное — дела, индюшка недоенная, или корова непрополотая, хлопоты свои. Туда как раз и перехал Хаким. А ще через три дня — к нему родители с визитом. И с ними сестра Хакима, лет ей тогда 11-12 было, Гуля. Гюльнара.

Чего-то зацепились языками, обзывались, "письками" и матюками по-детски дразнились. Водой ее брызгал около машины из бутылки, матушка её нас разнимать кинулась, Хаким её так технично остановил — мол, молодые бранятся, только милуются. Тут мы и утихли, конечно — ага, а то еще запоют "жених и невеста, тили-тили тесто!".

С Хакимом потом крепко срослись, — благо рядом. Гулю каждый день видел, приглашал на свидания.

Выросла девушка.

В 95-ом, мне 17, ей 15 — убегали даже на острова, брал лодку у дядьки, сам грёб, по три дня там отвисали, на Волге ничего не поймать в протоке - просто нереально, на уху всегда наловишь косынкой. Мама ее кричала — как так, нельзя! Не пущу. В штыки были.

Выпускные, институт, оба с первого курса — вылетели. Он в десант, я в десант.

Обещала ждать.

Хаким-то раньше меня вернулся, стопу оттяпало миной, спасибо ребяткам, вынесли; бодро прыгает на протезе, если не знать, что инвалид — так и не приметишь ни разу, я же говорю резвых татар стали делать нонче, хоть они и башкиры, бусурмане — один фиг, мало им Чудского озера... а, там не про них? Но Хакиму-то как-то похрену, ногу уже не вернуть. Жаль, говорит, нас там, татар не было на Чудском озере — мы б лыцарям етим показали б куда ветер дует, да как в жопу задувает! Два пулямёта... а?

Не было их тогда? Да пох, три залпа из хороших луков — ты вот меня всё татарином зовёшь, а яж башкир! Мы бы их!..

Что сказать?

Это он сдуру себя башкиром считает. А так — русские мы.

— Тока пусть сунутся к нам, — заявляет.

— Мы, тока протез пристегнём!

Да дубину возьмём!

В 99-ом, по конце года, так и обженились мы с Гюльнарой.

Тёща, конечно — я вам не позволю! Растила не для тебя!!! Да как... Тесть молчал, что с него взять, старый подкаблучник.

Хаким тут как треснул кулаком по столу, а как раз сидели впятером за столом.

— Или, мама, — или. Друг мой, уж сколько лет знаю, хуже он Гульке не сделает, а если сделает... Лично прирежу.

— Ну, — говорю, — хоть приятно будет помереть от друга... Не парьтесь, Анна Геннадьевна, сами понимаете — вот вы когда за татарина замуж...

— Мы башкиры! — рявкнул Хаким.

— Ну... наполовину!

Самый главный башкир — тесть - тока кивнул, а маме Хаким тыкнул пальцем на прильнувшею в моему плечу Гулю, и сказал:

— От оно как.

— После чего чокнулся со мной полной рюмкой (я же говорю — щас хороших татар стали делать, наливают грамотно, хоть они и башкиры) и закусил салом с чёрным хлебом.

Потом в начале 2000-го, на излёте бесноватых девяностых, открывали магазин с Гюльнарой, приехали нам крышу предлагать, тут Хаким был, на компе игрался в "Дума второго", вышел, рассказал парням такое, что больше никто и никогда не появлялся рядом.

Мы, — говорит, — в 2002-ом первую девочку родили.

Годик — вторую.

Еще годик — сына увидели.

Потом — ещё дочку.

И каждый раз Хаким проставляется в полный рост. И теща балдеет, и радостеет. А тесть, конечно, молчит, и пьет — старый подкаблучник.

Я ж говорю — хороших щас стали татар делать, хоть они и башкиры.

Ну, за дружбу народов!

США неизвестно почему вдруг захотелось встретиться именно во Владивостоке – я говорю "неизвестно почему", потому что умные люди зимой во Владивостоке встреч не назначают. Накануне саммита разыгралась снежная буря, начисто парализовавшая все виды сообщения с городом. Пролетая уже где-то над

Байкалом, Брежнев узнал, что садиться ему придётся в Хабаровске и дальше добираться поездом неизвестно когда, если успеют расчистить пути. Прямо с борта самолёта он связался с первым секретарём крайкома и высказал ему всё, что об этом думает. В ответ на это Ломакин сказал буквально следующее: "Леонид Ильич! Насколько мне известно, у вас на борту находятся министр путей сообщения и главный метеоролог, все вопросы к ним. А у меня сейчас семь тысяч человек расчищают взлётно-посадочную полосу, к прибытию американцев успеем! "

Испытания первого секретаря на этом не закончились – за пару дней до прибытия президента США на только что расчищенном владивостокском аэродроме высадился передовой подготовительный американский десант, состоявший по оперативным данным из отпетых црушников. Гости немедленно выразили желание поближе познакомиться с главной военно-морской крепостью России на Тихом океане. Добравшийся к этому времени на поезде

Брежнев лаконично инструктировал Ломакина – "возите их где хотите, но чтобы гости остались довольны и ни хрена из наших укреплений не увидели! "Посоветовавшись с военными, Виктор Павлович подобрал катер поменьше размером, чтобы сильнее качало, и отправил американцев на целый день в плавание по бурному зимнему морю вокруг острова Русский площадью 100 квадратных километров – этот остров прикрывает вход в город с юга и действительно напичкан укреплениями, с моря впрочем малозаметными. Весь следующий день позеленевшие црушники просьбами об экскурсиях уже не беспокоили.

Но больше всего мне запомнился рассказ бабы Вали, до этого саммита обыкновенной поварихи городской столовой – ей и выпала честь кормить всю эту компанию. Имя поварихи помню неуверенно, но её рассказ слушал вживую в присутствии всех других очевидцев, напутать в нём что-то трудно. По требованию американской стороны она выставила проект меню, в котором дипломаты сразу нашли грандиозный изъян – там напрочь отсутствовали пироги из тыквы, обожаемые Джеральдом Фордом. Тыква на прилавках магазинов в восточной части России в это время года отсутствовала напрочь – но на то и существуют спецсамолёты. Хуже было другое – американцы вычеркнули из меню её самое вкусное блюдо, пончики с местными морепродуктами, видимо просто заколебавшись с переводом.

В первый же день переговоров, вспоминала баба Валя, по напряжённым лицам обеих делегаций было ясно, что переговоры зашли в тупик.

От стресса участники ели совсем мало и неохотно. С отчаяния баба Валя на свой страх и риск приготовила всё-таки свои любимые пончики, почти схватила за лацканы какого-то видного члена американской делегации, судя по её описанию Генри Киссинджера, и в какой-то подсобке энергичными жестами всё-таки уговорила его попробовать кусочек.

Отведав легендарный пончик, госсекретарь США оживился, умял ещё несколько и распорядился обязательно добавить эти пончики в меню следующей встречи. С них он и начал эту встречу. Увидев, с каким аппетитом он их подметает, к нему присоединился Форд, а затем и заинтригованный Брежнев. Вскоре на кухню влетел посланец и потребовал ещё одну порцию в ближайшие пятнадцать минут. Это был переломный момент переговоров – накушавшись бабывалиных пончиков, оба высоких руководителя легко подписали соглашение об ядерном разоружении, положившее начало разрядке международной напряжённости...