А там молодых полно. Опустил дед голову молчит. — Пилила тебя всю жизнь, пить не давала, а там реки вина. Ниже опустил голову дед и покатил коляску дальше. — Куда же ты? — А мне без НЕЁ и РАЯ НЕ НАДО!

Красиво и трогательно, спору нет. В комментариях в основном тема "Жаль, что в жизни не так" и в основном от девушек. А давайте-ка разберём, почему жаль и почему не так?

Гулять не давала – ладно, правильно делала. Брак это святое, клятвы даны серьёзные. Сама, предполагается, тоже на сторону не смотрела.

А вот "пилила всю жизнь" — это что? Уж не имеется ли в виду психологическое насилие? Или буллинг, ближайшими к которому по смыслу русскими словами являются "травля" и "издевательство"? От которых обычно и возникает желание выпить. Ведь не дурак же мужик сам себя разрушать.

Давайте-ка переложим притчу. Муж в инвалидной коляске, бабка его везёт, а апостол ей говорит: "Что ты в синяках-то, бил тебя каждый день? "Как-то сразу слетает романтический налёт, не правда ли? И в рай такого жена вряд ли покатит. И правильно сделает.

Мужчине природа дала силу и аналитический ум. Женщина же от природы более хороший психолог, чем мужчина. "Бабу не переговоришь" — цитировал Владимир Даль народную поговорку. Домострой, впрочем, компенсировал это и не возбранял мужу поколачивать жену – только не сильно, без увечий. Достала чем-то, нужных слов он подобрать не может – ну вот пожалуйста аргумент поувесистее.

Не подумайте, я принципиально против любого домашнего насилия. Но именно ЛЮБОГО! Как психологического, так и физического. Я не пускаю в ход кулаки, ты придерживаешь язык. И это справедливо.

Милые дамы, среди вас много лапочек. Только к сожалению, доброе, не стервозное поведение женщины почему-то считается признаком глупости. Так не должно быть. Ведь мужчины ваши не трогают вас не потому, что они слабы и не могут с вами справиться. И надеюсь, не потому, что боятся закона. А потому что любят и ценят вас. Любите и вы, берегите психику своих любимых и будьте сами здоровы и всегда рядом с любящим вас человеком!

не загреметь в караул, после трех-то бессонных ночей, а забрался в кузов стоящей рядом разбитой машины и тут же заснул.

Проснулся от толчков и качки, приоткрыл глаза: япона мать! Он едет в кузове грузовика, вдоль бортов которого сидят три немца! Потряхивает прилично, но слава богу они дремлют. Остатки сна слетают мгновенно и он тут же соображает, что еще жив только потому, что с головой укрыт немецкой шинелью. Как можно осторожнее он оглядывается: рядом барабаны с проводами и немец весь в окровавленных бинтах и, похоже, уже скончавшийся.

Что делать? Попытаться пристрелить этих троих и сигануть. Но винтовки не видно. Да и бесполезно, наверняка машина едет в колоне и его тут же пристрелят. А ведь война заканчивается и ой как хочется выжить. И у него созревает план.

Дед тихонечко снимает грязные окровавленные бинты с немца. И так же тихо под шинелью заматывает себе ими голову, оставив лишь глаза. Мол, ранен так, что ни говорить, ни слышать не могу. А на первой остановке, изображая раненого, решает попытаться вылезти из грузовика, типа, отлить. Ну и свалить потом. Для этого он избавляется от своей советской формы, выпихнув ее в щель в борту и, оставшись лишь в исподнем, очень медленно, поскольку уже на виду у немцев, в такт толчкам, натягивает на себя шинель бойца вермахта.

И тут машина останавливается. Фрицы просыпаются. Один из них трогает раненого товарища, что-то говорит на немецком. Затем все трое негромко произносят молитву. А Дед под шинелью так неудачно обмотал голову, что теперь толком не слышит и не намного лучше видит. А самое главное, с трудом дышит. И он решает — пора, пока не задохнулся.

Из положения лежа, он стоная, сначала садится, затем, продолжая сопровождать свои действия стонами, встает на карачки и хватается за борт. Он чувствует, что выглядит это все как-то не так, но немцы, вроде бы, не выказывают признаков беспокойства. И Дед перелезает через борт, спускается на землю, и, ковыряясь в шинели в районе ширинки, чтоб всем было понятно, какая у него возникла маленькая необходимость, пошатываясь идет к кустам. Напряжение дикое, сердце выскакивает из груди, в голове калейдоскоп мыслей. И нервы у деда не выдерживают. Он рвет со всех ног в сторону овражка. Сзади слышатся крики, стрельба. Сильный удар в район ягодиц и он падает, не пробежав и 50 метров. Лежа, он видит подбегающих людей и жалеет в этот момент лишь о том, что пуля попала не в голову.

А сейчас вернемся чуть назад, к тому моменту, когда дед забрался в кузов, как ему показалось, разбитой машины. А машина была хоть и потрепанной, но целой и принадлежала связистам из приданного их полку дивизиона 122-миллимитровых гаубиц. Их передислоцировали, и водила, получив приказ увез и деда. В указанном месте тех выстроили в колонну и они покатили в наш тыл. Где-то, в кузов одной из машины закинули пленных немцев, сдавались они тогда пачками, их даже не охраняли. И это оказался грузовичок в котором спал мой дед. Но когда колонна остановилась, а одна фашистская гадина вдруг попыталась удрать, красноармейцы, естественно, открыли по этой сволочи огонь и прострелили ей задницу.

Конечно, потом во всем разобрались. Деду влепили штрафную роту. Хотя могли и расстрелять. Он же документы все свои вместе с формой выбросил и награды (две медали).

Рана была у него довольно тяжелой, но в госпитале зажила быстро. А в штрафную роту он не попал, кончилась война и его амнистировали.

Вот так мой дед умудрился бежать из плена от пленных немцев, будучи в тылу среди своих.

И хоть вспоминал он это с улыбкой, этот эпизод был для него самым напряженным и драматичным за всю войну.