Два друга пошли в лес рубить дрова. Джон неудачно ударил топором и отрубил себе руку. Сэм берет руку Джона, упаковывает в пластиковую коробку, несет обоих к врачу. Врач говорит: "Без проблем! Приходи через 4 часа". Сэм приходит через 4 часа, а врач ему и говорит, что управился быстрее, чем ожидал, а пострадавший друг спустился вниз в бар. Сэм спускается в бар и смотрит, как Джон играет пострадавшей рукой в боулинг.

В другой раз Джон неудачно отрубил себе ногу. Сэм берет ногу Джона, упаковывает в пластиковую коробку, несет обоих к врачу. Хирург говорит: "Да, нога это посерьезнее будет. Приходи через 8 часов". Сэм приходит через 8 часов, и врач говорит, что снова управился быстрее, а Джон спустился на футбольное поле. Сэм спускается вниз и видит Джона, играющего в футбол.

В другой раз Джон попал в аварию и ему оторвало голову. Сэм берет голову Джона, пакует в пластиковую коробку, несет к хирургу. Хирург смотрит и говорит: "Даа... Голова — это совсем сложно. Приходи через 12 часов". Сэм приходит через 12 часов, и врач говорит, что Джон умер. Сэм говорит: "Я Вас не виню. Голова — это действительно тяжелый случай". На что врач отвечает: "Да дело не в хирургии. Просто голова Джона задохнулась в этой пластиковой коробке!"

Я жила в своё время в коммунальной квартире, и была у меня там очень интересная соседка. Ей на момент смерти было 88 лет. Когда началась война, только исполнилось 14. Отца её расстреляли сразу как еврея, мать постигла та же участь. Она, чтобы спастись, бежала и сидела несколько месяцев в подвале жилого дома, пока Одесса была в оккупации. Как она там выжила на одних крысах — одному Богу известно. Однажды дверь в подвал открылась, и на пороге она увидела человека с винтовкой в руках. Румынский солдат не тронул её, сделав вид, что не заметил, а на пол бросил черствую краюху. По словам уже пожилой соседки, ничего вкуснее в своей жизни она не ела. Однако на следующий день солдат вернулся, и ее забрали в плен. Моя соседка пережила концлагерь, весь остаток жизни носила одежду только с длинным рукавом, чтобы её татуировку не было видно. Она не любила об этом вспоминать, но говорила, что если ад существует — он был там, в Аушвице. Когда узников освободили, 16-летняя она была полностью седой. После войны осталась в Германии на долгих 40 лет, став учительницей русского языка. В родную Одессу вернулась уже после смерти мужа.

Врачи ей сделали вливание, надрезали вены, т. к. они были спрятаны, но клапан уже захлопнулся и закрыл сердце и она умерла.

А ведь ещё совсем недавно выражение "Клава на[вер]нулась" означало совсем другое.