Воду доблестные механики, запустив опреснительную установку, наварили. Настал черед и снабженцев осуществить адекватные действия.

Вызывает командир к себе главного снабженца помощника командира по снабжению и говорит ему:

— А ну- ка, испеки мне, пом, пробный каравай. Да побольше! Да порумяней!

— Есть! отвечает помощник, а сам затылок чешет.

— Чего ты репу чешешь? спрашивает у него командир.

— А как его печь, я это никогда не делал?

— Все, помощник, когда - то приходится делать впервые. Иди, пока я не приказал команде съесть тебя самого. Надо было брать запас хлеба не на трое суток.

— Ну я же не думал...

— Вот именно! А надо думать, помощник. Причем головой! Действуй! - подвел итог командир.

Хлеб не пекли на корабле со дня ходовых испытаний, как говорят в таких случаях: со времен Нерона. Тестомесильный агрегат и хлебопекарная печь покрылись метровым слоем пыли. Но, как ни странно, после небольших подготовительных работ и агрегат, и печь запустились, и выдали чуть ли не заводские, рабочие параметры! Дело оставалось за тестом. Снабженцы колдовали над ним всю ночь. Но оно почему-то так и не взошло. Каравай лепили сразу три матроса одновременно. Тесто удивительным образом напоминало сырую резину: так же липло к рукам и упорно не хотело принимать форму каравая. С горем пополам каравай слепили, огромный: два метра в диаметре. Раскаленная до 300 градусов хлебопекарная печь приняла эту массу неохотно и с явным отвращением.

Хлеб, разумеется, внутри не пропекся, покрывшись снаружи черной коркой, похожей на броню танка.

Утром в 8 часов 30 минут, сразу после подъема флага, командир назначил смотр новоиспеченного хлеба. На ГКП по этому поводу собралась целая свита, своеобразная комиссия: командир, зам, старпом, командиры боевых частей. Шел негромкий разговор. Присутствующие обреченно обсуждали создавшееся положение с продовольственным обеспечением корабля. И вот какое-то оживление прошло по рядам присутствующих. Через некоторое время старпом, дежуривший у входа и первым встретивший хлебопеков, скомандовал:

— Каравай внести!

По этой команде трое вестовых из офицерской кают-компании, одетые что называются с иголочки, внесли огромный рыжий каравай подобия хлеба...

На ГКП наступила мертвенная тишина. Сквозь сомкнувшиеся ряды зрителей робко протиснулся к вестовым растерянный помощник командира по снабжению.

— Что это? спросил хриплым голосом командир у помощника.

— Морской каравай, — испуганно ответил помощник.

— Эти глыбы испорченной муки, эти, блин, каменные изваяния флотского дебилизма, вы называете благородным словом каравай, — срываясь на грубость, выразился командир и заорал:

— Унести!..

Каравай попытались разрезать специально на этот случай острозаточенными ножами, потом начали рубить топорами и крушить кувалдами. Тщетно. В итоге на завтрак матросам выдали сухари. Весь оставшийся день матросы весело пели в кубриках под гитару одну и ту же песню:

— Как на помовские именины испекли мы каравай!..

— Вот такой ширины! Вот такой вышины!..

Веселое получилось мероприятие! К счастью, тральщик вскоре прибыл в родную базу и необходимость в выпечке хлеба отпала.