кормят"), как живой сидел. На сидениях рыженькие мохнатые подушки, ароматизатор в виде солнышка, пушистый заячий хвостик на приборной панели… Не знаю, теплом каким-то повеяло что ли.

Тут углядел оставленный на стекле телефонный номер, отошел в сторонку от своих и набрал. Ответили почти сразу, заплаканный тоненький женский, нет, девчачий, голос. Через пару минут прибежала девочка. Маленькая, худенькая, красивая до невозможности, с бездонными зелеными глазами. Плачет и просит не забирать машину. Любимый мужчина, говорит, сегодня предал, и бабушка умерла в больнице – всё в один день. И плачет так по-детски – всхлипывает и ладонью глазки вытирает. Отпустили, конечно.

Всю ночь про себя думал, как она справится с бедой, такая хрупкая и несчастная. На следующий день позвонил и спросил, не нужна ли помощь на похоронах, оказалось нужна – родных никого. Везде был с ней, всё организовал, утешал как мог. Потом полгода сдувал пылинки, подарил рыжего котёнка, приносил вкусняшки, вместе валяли разные смешные игрушки, втайне от[метел]ил бывшего, который поступил с ней очень по-скотски. И был несказанно счастлив, когда изредка она улыбалась, пусть и грустно. В завершении всего снял все деньги со счета, отложенные на квартиру, и купил ей кольцо с бриллиантом. Пришёл вечером, сам чуть дышу, а её нет. Совсем нет. Шагнула в окно, с 18 этажа. И только записку оставила, чтобы рыжего забрал, не бросал. Моя жизнь закончилась, вот уже четыре года как.